Айн Рэнд - Майк Уоллес - часть 2

М.У. Давайте двигаться дальше.

Как ваша философия переносит себя в мир политики?

Один из принципиальных достижений нашей страны, в особенности в последние десятилетия, я думаю, большинство согласится, это постоянный рост охранительного социального законодательства, основывающийся на принципе, что мы все – хранители наших ближних. Как вы относитесь к политическим тенденциям США, западного мира.

А.Р. Также, как и все …. Я думаю, это ужасно, мы видим разрушения вокруг вас. И мы двигаемся к бедствиям, пока эти концепции "государства благосостояния" не будут отвергнуты и обращены вспять. Именно эти тенденции толкают мир к катастрофе. Потому что теперь мы движемся к полному коллективизму, или социализму. Системе, в которой каждый порабощен каждым. И мы двигаемся в этом направлении только из-за нашей альтруистской морали.

М.У. Да. Вы говорите, все порабощены всеми. Но так получается демократически. Свободные люди в свободной стране, голосовали за это законодательство, за это правительство. Вы против демократического процесса?

А.Р. Я отвергаю идею, что люди имеют право голосовать за что угодно.
Традиционная американская система – система, основанная на идее, что большинством решаются только в публичных и политические вопросы. И она была ограничена неотъемлемыми правами индивида. Поэтому я не считаю, что большинство может голосовать по поводу жизни человека, или собственности, или свободы, помимо его.
Я не считаю, что если большинство голосует за что-либо, это делает это что-то правильным.

М.У. Как же нам переходить к действию? Как нам следует переходить к действию?

А.Р. Добровольным соглашением, добровольным взаимодействием свободных людей. Добровольным.

М.У. Как же нам назначать руководство?
Кто выбирает, кто назначает?

А.Р. Все люди. Нет ничего плохого в демократическом процессе в политике. Мы пришли к этому, как пришли в американской конституции в первозданном виде.
конституционный процесс, люди выбирают официальных лиц. Но! Власть этих официальных лиц, сила государства строго ограничены. У них не будет прав применять силу или принуждение против любого гражданина, кроме преступников. Те, кто применяет силу, наказываются, с помощью силы. И это единственное правильная роль государства. Мы не позволим государству применять силу против кого угодно, кто никому не нанес вреда, кто никого не принуждал, мы не должны давать государству, или большинству, или меньшинству право забирать жизнь или собственность других, и это изначальная американская система.

М.У. Как я понимаю, под "забирать собственность других" вы подразумеваете налоги, вероятно.

А.Р. Да, именно.

М.У. Вы считаете, что у правительства не должно быть права взимать налоги. Вы считаете, что не должно быть таких вещей, как социальная защита, пособия по безработице, регуляции во время кризиса, некоторые виды контроля ренты, и прочее.

А.Р. Именно так. Я отвергаю любые формы контроля. Я выступаю за абсолютно laisses faire, свободную, нерегулируемую экономику. Позвольте обрисовать вкратце. Я выступаю за разделение государства и экономики, как мы имеем разделение государства и церкви, которое привело к мирному сосуществованию разных религий, после периода религиозных войн. То же самое применимо к экономике. Если мы отделим государство от экономики, если не будем регулировать производство и торговлю, мы получим мирное сотрудничество, и гармонию, и справедливость среди людей.

М.У. Вы, конечно, достаточно хорошо знакомы с социальными науками, чтобы знать, что определенные движения возникают как ответ на другие общественные движения.
Рабочее движение, например, определенные законы о социальной защите. Они не просто родились в чьих-то головах, из вакуума, это была реакция на некоторые угрозы

А.Р. Они возникают из тех же источников, из которых возникают нарушения, если под нарушениями вы понимаете законодательство, которое изначально создавалось чтобы поддержать промышленников, что уже является нарушением свободного предпринимательства. Если в ответ рабочие лидеры кооперируются, чтобы принять законы, помогающие рабочим – это всего лишь действие по тому же принципу, именно – все стороны согласны, что для государства допустимо принимать законодательство в пользу тех или иных экономических групп. То, что я утверждаю - никто не должен иметь прав – ни наниматель, ни наёмный работник не должен иметь возможность использовать государственные принуждение и силу.

М.У. Когда вы защищаете полностью нерегулируемую экономическую жизнь, в которой каждый человек работает ради собственной выгоды, это значит, фактически – зазываете всех перейти к наиболее волчьему устройству общества, "человек человеку волк", а именно из этого выросла необходимость государственного контроля, побороть баронов-разбойников, побороть неограниченный капитализм, в котором именно те люди, которыми восхищаетесь, прожженные дельцы, успешные люди, извратили свою власть. Это так?

А.Р. Нет, не так. Эта страна была создана не баронами-разбойниками, но независимыми людьми, индустриалистами, обладавшими большими способностями. Под способностями я имею в виду, без политической силы, помощи или принуждения. В то же время были люди, индустриалисты, действительно использовавшие государственную силу, как клуб, против конкурентов. Они были изначальными коллективистами. Теперь либералы считают, что то же принуждение должно быть использовано против индустриалистов в пользу рабочих. Но базовый принцип в том что должно быть принуждение, а регуляции создают бандитских королей, создают капиталистов с помощью государства, что является худшим экономическим явлением.

М.У. Я думаю, вы согласитесь, что у вас нет достаточной доли уважения к обществу, в котором вы и я ныне существуем. Вы считаете, что мы катимся под гору достаточно быстро. Теперь хотелось бы, чтобы вы подумать над следующим вопросом. У вас будет минутный перерыв, чтобы подумать, а потом ответить.
Считаете ли вы, что нас ждет диктатура и экономические бедствия, если мы продолжим двигаться нынешним курсом. Считаете ли?
И мы получим ответ Айн Рэнд через минуту.

М.У. Итак, Что я хотел узнать.
Итак, Айн Рэнд, мы хотели бы знать следующее, в соответствии с тем, что вы написали в вашем романе "Атлант расправил плечи", действительно ли вы предрекаете, что нас ждет диктатура и экономические бедствия в США?

А.Р. Если современные коллективистские тенденции продолжатся, если современная анти-разумная философия продолжит существовать - да. Именно этим путем идет страна. Но я не верю в исторический м… детерминизм. И я не верю, что народу необходимо идти этим путем. У них есть свобода воли чтобы выбирать, и чтобы думать. Если они изменят своё мнение, мы не обязательно придем к диктатуре

М.У. Но как вы измените эти тенденции, если, как вы говорите, страна управляется волей большинства путем выбором, и это большинство судя по всему предпочитает голосовать за это управляемое государство благосостояния.

А.Р. О, я так не считаю. Вы, как и я знаем, что у большинства нет такого выбора.
Большинству никогда не предлагался выбор между контролем и свободой.

М.У. Как вы относитесь к факту, что почти подавляющее большинство людей, которых можно считать ведущими интеллектуалами и – ведущими индустриалистами, людей, которыми вы больше всего восхищаетесь, люди с мускулами и деньгами, предпочитают управляемый капитализм, который мы имеем сегодня.

А.Р. Это интеллектуальный вопрос. Поскольку они все верят в коллективизм, они его поддерживают. Но большинству людей не предоставлялся выбор. Обе партии в настоящее время про-социалистские. За контроль. И нет партии, некому предложить голоса за настоящий неограниченный капитализм, экономическую свободу и индивидуализм. Это то, что нужно сегодня этой стране.

М.У. Может ли быть так, что мы верим в это потому что в основе своей мы понимаем, что мы одинокие люди, и мы все в основе хранители своих ближних.

А.Р. Вы не видите, что вы не понимаете, никто никогда не привел причин, почему человеку нужно быть хранителем своих ближних. Но вы видите сколько угодно примеров, примеры эти кругом вас, как люди гибнут, пытаясь быть хранителями своих ближних.

А.Р. Вы не верите ни во что?

А.Р. Вера. Нет.

М.У. Только в ваш разум?

А.Р. Это не вера, это уверенность. У меня нет веры ни во что. У меня есть только убеждения.