Не сдаваться: В одиночестве (часть 2)

Три месяца прошло со смерти Кодзуки. Исследование острова по видимому было близко к завершению, поскольку теперь я лишь изредка встречал признаки "поисковой группы". Я всё еще ожидал, что появится секретный агент и установит контакт со мной. Возможно, нападение на Филиппины уже началось. Так или иначе, в ближайшем будущем должны были произойти какие-то существенные перемены.
Но ничего не случилось. По этому поводу я размышлял так – это случилось, возможно, потому, что Лубанг самостоятельно объявил о своей независимости и обратился за защитой к Восточо-Азиатской Лиге Взаимного процветания. В конце концов, даже маленький остров Науру стал независимым. Если на Америку больше нельзя было рассчитывать, казалось разумным, что Лубанг стал независимым и подпал под защиту Лиги. Но если всё обстоит именно так, нет причин, почему не построить здесь японскую базу.
В конце концов, я решил, что лучше всего продолжить скрываться и подождать еще немного.
Во второй половине февраля снова послышались громкоговорители. Это была третья поисковая группа, и из листовок я узнал, что она включала учеников из начальной и средней школы, а также солдат, который учились со мной в Футамате. Некоторое время я оставался в районе к северо-западу от пункта "Кумано", где мне были слышны передачи, но потом я пошёл к пункту "Вакаяма", а затем – к пункту "Кайнан" на южном берегу.
Оттуда я увидел на берегу жёлтую палатку с развевающимся японским флагом, и флагом Красного Креста чуть меньшего размера. Какие-то люди на местном судне кричали в громкоговорители, что они из начальной школы Кайнан.
Я стал размышлять, знают ли мои братья и эти друзья, что их использует японское стратегическое командование. Если они сознательно разыгрывали этот спектакль, то, должно быть, чувствовали себя не очень удобно. С другой стороны, если они обращали ко мне искренний призыв, не зная его истинного значения, мне было их очень жаль.
Двумя месяцами позже на острове снова стало тихо. Шесть месяцев прошло со смерти Кодзуки, и я думал, что разведка острова наверняка должна быть окончена. В конце апреля, проверяя, действительно ли поисковая группа покинула остров, я зашёл в свою хижину в горах. Там я нашёл семнадцатислговое стихотворение, написанное моим отцом, оставленное в хижине специально для меня. В нём говорилось:

Даже и от эха
Нет ответа на мой зов
В летних горах

Я испытал странное чувство от того, что мой состарившийся отец был здесь, на Лубанге.

В хижине лежало множество газет и журналов, а еще – новая униформа поискового отряда в мешке, а еще - старую форму с вышитым на ней именем Итиро Годзэн. Итиро Годзэн учился вместе со мной в Средней Школе Кайнан. Я осмотрел старую униформу и обнаружил, что она порвана в нескольких местах, а штанины подвёрнуты, чтобы укоротить брюки. Плечи были особенно изношены, и я сразу вспомнил, что Годзен, занимавшийся дзюдо, имел плечи шире, чем у любого другого ученика нашей школы, так что я решил, что эту униформу действительно носил именно он.
Пользуясь шариковой ручкой, которую я реквизировал у островитянина, я написал следующее сообщение на обратной стороне листовки Красного Креста: "Спасибо вам за две униформы и шляпу, которые вы оставили для меня. В случае, если вы не уверены, позвольте сообщить, что я нахожусь в добром здравии. Хиро Онода, Младший лейтенант армии."
Естественно, я не поставил под запиской дату, но чтобы быть уверенным, что её не унесёт ветром прежде, чем её кто-нибудь найдёт, я прижал её небольшим камнем.
Я отошёл на некоторое расстояние от хижины, чтобы прочитать найденные газеты. Я узнал, что в Маниле для Кодзуки были организованы большие похороны. Этому событию было уделено достаточно места, как демонстрация Японо-Филиппинской дружбы. Я не смог сразу решить, было ли это лишь словами.

Я рассудил, что эти газеты, в отличие от тех, что были в 1959 году, на самом деле были произведены в Японии. Но меня озадачило то, что в них не было ни слова о войне между восточно- азиатской лигой взаимного процветания и США. Сопоставив это упущение с ошибкой в газете, забывшей упомянуть Кодзукин «браслет из тысячи стежков», я решил, что газеты были специально отпечатаны японским стратегическим командованием с целью распространения на Лубанге. По крайней мере, отправка большой поисковой группы для исследования Лубанга означала для меня, что где-то идёт большое сражение, и американцы проигрывают. Иначе, я не мог понять, как стратегическое командование могло позволить уделять такое внимание этому маленькому острову. Если всё обстояло именно так, как я думал, стратегическое командование не хотело бы слать мне газеты, рассказывающие об этом, боясь, что я могу после прочтения хороших новостей выйти из джунглей. Таким образом, omission новостей из сфабрикованных газет было знаком мне продолжать прятаться. Конечно, американцам было известно о деятельности японцев на Лубанге, и было бы естественным держать резерв сил для сражения на Филиппинах, когда придут японцы.

В итоге, моё пребывание на Лубанге позволило японским стратегам предпринять ряд шагов, которые иначе были бы невозможны. Если бы в итоге моего нахождения здесь американцам пришлось бы держать некоторое количество самолётов в готовности против возможной Японской атаки на Филиппинах, затея стоила бы отпечатывания нескольких фальшивых газет, чтобы не позволить мне проявиться. Чем дольше я буду оставаться на месте, чем больше будет «поисковая» операция – тем дороже это будет обходиться американцам в долгосрочной перспективе.
Я не был уверен на сто процентов в своей правоте. Тем не менее, всё это казалось мне достаточно разумным. Было вполне вероятно, что филиппинцы стали более про-японскими, чем я думал, возможно даже, что Лубанг отделился от Филиппин и призвал Лигу на помощь. В газетах писали о больших похоронах Кодзуки, состоявшихся в Маниле, так что отношения между Филиппинами и Японией, возможно, действительно были лучше, чем я думал.
Я читал газету снова и снова, и нашел множество информации, которую с трудом мог объяснить. Так или иначе, я убедил себя, что будет лучшим решением на время прекратить агрессивные действия против островитян, хоть до сих пор они и действовали как пособники американцев.
Я поклялся отомстить за смерть Кодзуки, но прибытие поисковых групп помешало мне предпринять что-либо. Теперь обе группы, наконец, отбыли. Но мысль о том, что Япония и Филиппины стали дружественными странами, беспокоила меня. В своём сердце я обращался к Кодзуке – «я помню о тебе. Дай мне еще немного времени».

Наступил сезон дождей. На первое время я построил бахаи для себя одного. Выбрал место вблизи от наблюдательной вершины вблизи от Лоока, я сделал дом меньше и проще, чем раньше, но всё равно это отняло у меня вдвое или втрое больше усилий, чем когда Кодзука был со мной.
Сразу же после смерти Кодзуки, я думал, что жизнь в одиночку не будет большой разницы, но как только я встал на одном месте, я остро почувствовал разницу. Когда нас было двое, Кодзука мог ходить за водой, пока я готовил. Теперь я должен был делать сам и то, и другое. И, отправляясь за водой, я должен был брать винтовку с собой даже в сезон дождей.
Занятно, но мне было не так одиноко, как я думал, должно было быть. Я просто не чувствовал сильной тяги к разговорам. Кодзука никогда не был разговорчив, и я сам не из тех, кто берет инициативу в беседе.
Пока я был в хижине, я латал свою одежду, чинил утварь и ждал, пока закончится дождь. Когда мне нечего было делать, я рассуждал о том, как далеко стоит заходить с идеей японо-филиппинской дружбы. В текущий момент я предполагал избегать обострения отношений с островитянами, но временами считал, что это было ошибкой. Прямо перед началом сезона дождей я заметил знаки того, что островитяне начали забредать в места, которые я считал своей территорией.
Если я продолжу скрываться после сезона дождей, они могут подумать, что у меня сдали нервы, и это ободрит тех из них, кто симпатизировал врагу. Чтобы это не случилось, не должен ли я продолжать сопротивляться?
Я вёл агрессивную кампанию против островитян очень долго, потому что считал это своим долгом как партизана. Насколько я мог судить, война продолжалась, а филиппинцы, как и американцы, были врагом. Как мне можно было сидеть и быть спокойным, когда вокруг меня везде были враги?
Действительно ли филиппинцы теперь дружественны? Если да, тогда островитяне Лубанга должны быть друзьями. А раз островитяне теперь наши союзники, мне нужно было изменить своё отношение и образ поведения.

Вопрос заводивший меня в тупик был – что мне следовало делать со всем этим. Есть поговорка, что вчерашний враг – это сегодняшний друг, но разве моего лучшего друга не убили на моих глазах всего шесть месяцев назад? Если японцы и филиппинцы теперь дружат, зачем было нужно убивать Кодзуку?
Впервые после прибытия на остров, я чувствовал, что подошёл к поворотной точке. Еще и еще я сидел, глядя в одну точку, и обдумывая всё это снова и снова. А размышляя, я теребил свою бороду - бороду, которую я стал отращивать, когда поклялся отомстить за Кодзуку.

Наконец, сезон дождей закончился, и приближалась первая годовщина смерти Кодзуки. Обычно мы начинали наши сигнальные рейды примерно в это время, но в этом году я решил ими не заниматься. Я хотел избежать лишних проблем с островитянами. В любом случае, японское стратегическое командование уже знало, что я здесь и в добром здравии. Но в-главных, я боялся, что если буду бродить вблизи от местных, моя жажда мести может одержать верх надо мной. Я твердил себе, что до тех пор, пока я не буду уверен относительно нынешних отношений между Филиппинами и Японией, мне следует избегать любых контактов с островитянами. В годовщину убийства Кодзуки, я стоял в одиночестве в глубине джунглей и молился о его вечном блаженстве. Я хотел пойти и сделать большой поклон перед тем большим надгробным камнем, но если бы я это сделал, я бы не смог не увидеть островитян, собирающих свой рис, как они делали год назад. Я бы лучше пошёл в другой день.
В конце ноября я навестил горную хижину впервые за долгий срок. Там не было новой информации от стратегического командования, хотя я думал, что сейчас как раз самое время для секретного сообщения. Единственной интересной вещью в хижине была записка от младшего брата Шигео, специальный Лубангский выпуск журнала, издаваемого выпускниками школы Накано, и записка от кого-то, называющего себя чиновником Японского Министерства здравоохранения и благосостояния. В записке говорилось, «Я был в Миндоро, собирал останки Японских войск, которые там погибли. Прошло уже полгода с тех пор как отозваны поисковые группы. Я решил приехать, узнать, как ты.»
Факт визита человека из Министерства здравоохранения и благосостояния означал, что моя записка с благодарностью за униформу была найдена, но ни в записке, ни в журнале выпускников об этом не было ни слова.
Позже я решил, что стратегическое командование не распространяло информацию обо мне среди широкой публики. Как раньше они скрыли информацию о повязке Кодзуки, теперь они не сообщали открыто о моей записке. Война продолжалась. Не оставалось ничего, кроме как ждать новых сообщений.
Наступил новый год, и в двадцать девятый раз я отпраздновал Новый Год на Лубанге.